Философы и психологи давно пытались понять иррациональное поведение людей с помощью таких понятий, как слабость воли, принуждение и зависимость. Научная основа проекта была значительно усилена достижениями в области когнитивной психологии и неврологии. Однако некоторые философы также критически относятся к более общим выводам, сделанным учеными.
Это особенно верно, когда научные исследователи начинают делать заявления, касающиеся философских вопросов, таких как свобода воли и ответственность. И наоборот, некоторые ученые критически относятся к философским подходам за непонимание результатов недавних исследований.
Учитывая хорошо подтвержденные данные о том, что наркоманы могут модулировать свое поведение в ответ на вознаграждение, наказание и контекст, становится ясно, что согласно обычным определениям компульсивности поведение наркоманов обычно не является компульсивным, что позволяет предположить, что нейробиологи ошибаются в своей интерпретации. данных.
Поскольку у философов есть опыт в проведении различий между различными видами действий и классификации их как свободных, безвольных и компульсивных, мы добьемся лучшей интерпретации нейронауки о зависимости, если примем во внимание эту философскую работу. И наоборот, учитывая статус науки в современном мире.
Введение
Концепция наркомании как болезни стала серьезно восприниматься в начале девятнадцатого века, но с самого начала она имела спорный статус, и до сих пор ведутся споры о том, является ли она действительно болезнью и по сей день. В последние годы некоторые нейробиологи утверждали, что нейробиология может продемонстрировать реальность болезни зависимости.
Тем не менее, некоторые философы утверждают, что нейронауке потребуется много усилий, чтобы продемонстрировать, что любое действие действительно является компульсивным, а не просто объяснить причинно-следственные связи, ведущие к аддиктивному поведению. Когда нейронаука обращается к таким понятиям, как свобода, принуждение и болезнь, она получает пользу от философского понимания, и наоборот, философы, которые обращаются к аналогичным понятиям в психиатрии, выигрывают от понимания данных, предоставляемых нейронаукой.
Понятие болезни, особенно психиатрической болезни, требует много размышлений. Сомнительно, чтобы мы могли добиться точного и бесспорного определения. Однако для наших целей в отношении проблемы зависимости мы можем сосредоточиться на ее связи с непроизвольными или неавтономными действиями. Если зависимость действительно навязчива, а действие, вызывающее привыкание, не является добровольным, то зависимость имеет гораздо больше оснований считаться болезнью.
Большинство наиболее известных критиков концепции болезни утверждали, что зависимость не является болезнью, поскольку аддиктивное поведение является добровольным. Чтобы определить, является ли аддиктивное действие добровольным или нет, нам нужно уточнить, что мы имеем в виду.
Дебаты между философией и нейронаукой обескураживающе запутаны, когда дело доходит до личной свободы.
Парадигмой этого стало пресловутое заявление Либета (1985) о том, что человеческое действие не находится под сознательным контролем, которое использовалось другими для поддержки утверждения о том, что свобода воли является иллюзией. В настоящее время было показано, что эти анализы в значительной степени проблематичны, но возникает вопрос, нельзя ли было предотвратить ошибочные интерпретации первоначальных экспериментов с помощью лучшего диалога между нейробиологами и философами в самом начале этого процесса.
Это стремление осложняется тем фактом, что в философии до сих пор ведутся споры о природе добровольного действия и личной автономии, и легко понять искушение сделать шокирующий вывод о том, что у нас нет свободы воли, точка зрения, которая часто привлекает тех, кто придерживается научной точки зрения на человеческое поведение.
Тем не менее, я утверждаю, что мы добьемся большего прогресса, расширив диалог между философами и нейробиологами, и что нам нужно сделать более ясной концептуальную работу в заявлениях о снижении автономии.
Благодаря этому мы можем работать над более сложным пониманием зависимости, избегая упрощенных взглядов на полную свободу или полное отсутствие свободы. Это позволит нам лучше понять разницу в ответственности между зависимыми и не зависимыми. Мы добьемся большего прогресса, расширив диалог между философами и нейробиологами, и что нам нужно сделать концептуальную работу более ясной в заявлениях о снижении автономии.
Зависимость в неврологии
Рассмотрим аргумент в обзорной статье Волкова и Фаулера (2000). Они указали, что орбитофронтальная кора — это область мозга, которая может интегрировать информацию из различных лимбических областей мозга, что может модулировать реакцию этих областей на лекарства.
Они сделали много связанных наблюдений об орбитофронтальной коре, в том числе следующие:
- У мышей с нокаутом транспортера дофамина самостоятельный прием кокаина приводит к активации этой области.
- У людей эта область была связана с усиленным поведением и условными реакциями.
- Патология в орбитофронтальной коре и стриатуме была зарегистрирована у людей с ОКР (Обсессивно-компульсивным расстройством), и в тех же частях повышение метаболической активности обнаружено у людей с навязчивыми идеями, компульсиями, импульсивностью и синдромом Туретта.
Авторы упоминают случай, когда человек с сосудистым поражением орбитофронтальной коры компульсивно незаконно одалживал автомобили, что привело к множественным лишениям свободы. Гиперактивность орбитофронтальной коры, по-видимому, связана с сообщениями о тяге кокаиновых наркоманов.
Визуализирующие исследования предоставили доказательства аномалий в стриатуме, таламусе и орбитофронтальной коре у лиц, злоупотребляющих кокаином, и аналогичным образом у алкоголиков. Приведя множество других подобных доказательств, авторы пришли к выводу, что мы постулируем, что многократное воздействие наркотиков, вызывающих зависимость, нарушает функцию стриато-таламо-орбитофронтальной цепи. Как следствие этой дисфункции возникает условный ответ, когда зависимый субъект подвергается воздействию наркотика и/или стимулов, связанных с наркотиками, которые активируют эту цепь и приводят к интенсивному влечению к наркотику (сознательно воспринимаемому как тяга) и компульсивному самоконтролю — введение препарата (осознанно воспринимается как потеря контроля).
Логика статьи непонятна. В частности, статья полна ассоциаций между идеями и очевидными следствиями, а заключение является гипотезой. Авторы конкретно не говорят, являются ли соображения, которые они перечисляют в основной части статьи, доказательством постулата.
Тем не менее, этот аргумент кажется наиболее ясно сформулированным в абстрактном виде:
Поскольку орбитофронтальная кора связана с влечениями и компульсивным повторяющимся поведением, ее аномальная активация у зависимого субъекта может объяснить, почему компульсивное самостоятельное употребление наркотиков происходит даже при толерантности к ним, приятным эффектам препарата и при наличии побочных реакций.
Таким образом, по существу аргумент состоит в том, что, поскольку своего рода активация мозга, отчетливо связанная с синдромом Туретта, обсессивно-компульсивным расстройством и импульсивностью, также связана с зависимостью.
В качестве гипотезы, безусловно, заслуживает внимания. Однако в документе никогда не разъясняется, что имеется в виду под компульсивностью. Ближе всего к этому подходит разграничение между поиском удовольствий и компульсивным действием. Идея состоит в том, что люди иногда будут продолжать действовать, даже если это может привести к неприятным результатам.
Однако из этого ни в коем случае не следует, что такое действие является несвободным или принудительным. Относительно бесспорно, что люди могут быть иррациональными и свободными, и многие философы утверждали, что безвольное действие не обязательно должно быть навязчивым. Другими словами, люди предпочитают действовать вопреки собственному здравому смыслу, когда они могли бы действовать иначе. Итак, Волкову и Фаулеру нужны дополнительные аргументы в пользу того, что явления, которые они обсуждают, действительно навязчивы.
Неврология, психология и философия
Некоторые могли бы защитить Волкова и Фаулера, указав, что было бы несправедливо сосредоточить внимание на их работе, не включив в нее обсуждение поддерживающей структуры знаний из нейробиологии и ее обширного исследования действия и патологий действия. Безусловно, нам нужно более широко взглянуть на вклад нейронауки в понимание природы зависимости. Тем не менее, разумно обращаться к часто цитируемой статье с точки зрения того, что в ней излагается собственная аргументация. Высказанные выше критические замечания по-прежнему актуальны.
С другой стороны, некоторые могут защищать Волкова и Фаулера, утверждая, что они не в состоянии просмотреть всю литературу, и хотя это правда, что они не рассматривают альтернативные взгляды на зависимость, им это не нужно. Они знают, кто их оппоненты, с большой литературой, излагающей дебаты, и поэтому аргументы не нужно снова излагать в обзорной статье, поэтому защита может уйти. Однако этого не произойдет.
Помимо того факта, что в обзорной статье Волкова и Фаулера не упоминается дебаты о статусе зависимости как болезни, очевидно, что этот спор не был решен, потому что весь смысл их статьи состоит в том, чтобы привести аргументы в пользу своей стороны. Таким образом, чтобы убедительно обосновать спорный вопрос, необходимо обращаться к обеим сторонам и рассматривать дело против статуса болезни наркомании. Если в таком контексте невозможно привести полную аргументацию, то авторы должны явно ограничить статус своего заключения.
Сосредоточение внимания на одной статье — это далеко не оценка всей литературы по неврологии о природе зависимости. Тем не менее, аргумент до сих пор, по крайней мере, заставляет нас сосредоточиться на трудности интеграции различных теорий психики и патологии.
У нас нет четкой модели того, как сопоставлять различные психологические теории на разных уровнях описания, как те, которые поддаются эмпирической проверке, так и теории народной психологии и обыденного языка. Особенно ярко это проявляется, когда существует зависимость от психоактивных веществ.
Доказательства того, что зависимость является добровольной
Одним из основных эмпирических исследований, которые предполагают, что зависимость имеет добровольный компонент, является исследование Ли Робинсом в 1970-х годах зависимости от героина американских солдат во Вьетнаме и их быстрого выздоровления по возвращении в США. Исследование показало, что в первый год после возвращения только 5% тех, кто был зависимым, остались таковыми. Отмечается, что предложение наркоманам стимулов изменить свое поведение часто бывает успешным.
Например, Хиггинс работал над поведенческим лечением зависимости. Его группа предлагала кокаиновым наркоманам денежное поощрение за воздержание от употребления наркотика, а также обучала их употреблению наркотиков и его последствиям. Результаты показали, что поведенческая терапия привела к значительно более длительному воздержанию от наркотиков, чем 12-шаговая терапия.
Таким образом, мы можем заключить, что есть доказательства, противоречащие нейробиологическим исследованиям, и мы должны помнить, что эти исследования не предоставили убедительных аргументов, даже по мнению их собственных авторов. Что вызывает недоумение, так это то, как Волков и ее коллеги могут даже поддерживать гипотезу о том, что зависимость является компульсивной, учитывая весомый набор доказательств того, что наркоманы могут модулировать свое поведение в зависимости от обстоятельств.
Можно было бы сохранить утверждение о том, что зависимость включает компульсивное действие, если использовать более точное и узкое определение зависимости, ограничивающее ее наиболее серьезными случаями, но это не та стратегия, которую используют эти нейробиологи.
Это ставит неврологическую защиту модели болезни зависимости от Волкова и Фаулера в затруднительное положение.
Хотя он продемонстрировал некоторые параллели между зависимостью и другими психическими расстройствами, такими как ОКР и синдром Туретта, это не дает достаточных оснований для вывода о том, что аддиктивное поведение является непроизвольным.
Даже если бы существовала очень сильная параллель между зависимостью и этими другими психическими расстройствами, из этого автоматически не следовало бы, что зависимость была непроизвольной, потому что непроизвольная природа поведения, связанного с ОКР и синдромом Туретта, по крайней мере, подлежит обсуждению и дальнейшему исследованию.
Например, в известном обсуждении болезни Туретта Оливером Саксом в его эссе «Жизнь хирурга» (1995) говорится, что люди с этим заболеванием способны отсрочить свое поведение, когда им это необходимо, по крайней мере, на определенное время. Подобные утверждения можно найти и в отношении нарративных рассказов об ОКР, в которых люди, страдающие этим состоянием, говорят, что они в состоянии воздерживаться от своего компульсивного поведения в течение некоторого времени, но если они это делают, то им необходимо погрузиться в свои ритуалы.
Это говорит о том, что люди способны сопротивляться своим принуждениям, но их запасы энергии сопротивления ограничены. Эта идея сильно напоминает феномен истощения эго, исследованный социальным психологом Роем Баумейстером (2007). Если мы серьезно отнесемся к этой идее, то сможем возродить компульсивность зависимости более изощренным способом, в котором страдающие этим состоянием говорят, что они в состоянии воздерживаться от своего компульсивного поведения в течение некоторого времени, но если они это делают, то им нужно погрузиться в свои ритуалы.
Баланс между нейронаукой и философией
Природа принуждения, будь то при ОКР, синдроме Туретта, импульсивном поведении или зависимости, недостаточно хорошо изучена ни философией, ни социальной психологией, ни когнитивной нейробиологией.
Добровольное действие — сложное явление, и понятие добровольности в обыденном языке не совсем точное. Чтобы быть способным к серьезному научному исследованию, его необходимо тщательно определить. Концепцию непроизвольного действия особенно трудно понять, и приведенное выше обсуждение предполагает, что нам лучше по-другому концептуализировать это явление. Например, мы могли бы использовать концепцию степеней свободы и уменьшения автономии. Ясно, что прямой дихотомии между произвольным и непроизвольным действием нет, и поэтому необходимо использовать понятийный аппарат, адекватный задаче описания изучаемых явлений.
Это возвращает меня к моему основному утверждению в этой статье.
- Философы исследовали концепцию действия, как добровольного, так и непроизвольного, с самого начала дисциплины. Они уже разработали теории и словари, которые обращаются к сложности феноменологии скомпрометированной и ограниченной автономии.
- Нейронаучные подходы к зависимостям и другим формам психопатологии будут улучшены за счет более сложного и философски обоснованного набора основополагающих концепций. Тогда можно будет лучше понять данные нейробиологии и использовать их в государственной политике.
Важно понимать, что это не улица с односторонним движением. Данные нейробиологии также важны для нашего философского понимания личности. Тот факт, что существуют сходные паттерны активации мозга при зависимости и других формах психопатологии, включающих причудливые, неуместные и обреченные на провал действия, помогает нам лучше осмыслить это.
Использование феноменологии, данной в самоотчетах, общеизвестно ненадежно в качестве руководства к природе действия, и философы должны использовать более поддающиеся количественной оценке результаты сканирования мозга в качестве нового способа обоснования нашего понимания, так же как им необходимо исследовать работу в социальных сетях психологии.
Как именно эта информация может быть интегрирована в наши философские артикуляции нашего представления о себе, пока неясно, и это новый захватывающий вызов для философии. В идеале, нам лучше сократить разрыв между дисциплинами философии и нейронауки и работать над синтезом подходов. Чтобы достичь этого, мы должны иметь возможность общаться и сотрудничать в интерпретации экспериментальных результатов.
Заключительные замечания
В стремлении как можно лучше понять людей с проблемами, связанными со злоупотреблением, и философия, и неврология должны сыграть важную роль в рассмотрении того, в какой степени они способны контролировать себя и действовать иначе.
Мы можем провести сравнение между этими проблемами, нормальным повседневным поведением, когда мы верим, что у людей есть самоконтроль, и психическими расстройствами, когда мы более уверены, что больной не может себя контролировать, и нейробиология, и феноменология будут играть свою роль.
Объединив различные точки зрения, мы сможем решить, следует ли квалифицировать эти проблемы как болезнь со всеми социальными последствиями, вытекающими из этого суждения.
Вывод
При рассмотрении природы зависимости нейробиология и философия нуждаются друг в друге.
- Нейронаука рискует подорвать саму себя, делая упрощенные заявления о принуждении, которые не согласуются с общепризнанными результатами о способности наркозависимых поступать иначе.
- Философия рискует эмпирически оторваться от реальности, если она не будет связана с последними научными открытиями.
Тем не менее, если две дисциплины сотрудничают в интерпретации, у них есть потенциал взаимного обогащения и, таким образом, достижения сложного и полезного понимания этого загадочного явления.
